baranovfamily.org ENGLISH

Дело рассматриваемое в Страсбургском Суде по Правам Человека

01 November 2001

С этого дня мы начинаем публикацию документов нашего Страсбургского дела. Заранее приносим извинения, что вынуждены воздержаться от представления его в полном объеме. Вопросы, которые могут возникнуть у читателя, просьба направлять по адресу: baranovfamily@hotmail.com.

В 1998 году Россия стала членом Европейской Комиссии по правам человека, что послужило стимулом нашего обращения. В первом письме на имя Секретаря Комиссии, Ганса Христана Крюгера от 11 марта 1998 г. мы задали основной вопрос: существует ли какая-либо юридическая защита от скрытых действий спецслужб, использующих против ничего не подозревающих жертв широкий спектр средств внешнего воздействия (эфемизм-"спецсредств"), включающих наркотики, психотропы, психомиметики, а также различные комбинации химического, биологического и другого оружия для ослабления психического и физического здоровья в целях манипуляции поведением. В результате завязавшейся деловой переписки, длившейся более двух лет, в письме от 22 мая 2000 года [ 1 ] нам было официально предложено подать жалобу.

В письме от 12 октября 2000 года [ 2 ] Европейский Суд по правам человека подтвердил, что наша жалоба зарегистрирована под номером 61626/00 и принята к рассмотрению [ 3 ].

Начиная это Дело, мы уже знали, что оно будет практически неподъёмным для европейского правосудия. И, несмотря на это, чтобы нам в будущем не могли вменить в вину, что мы не исчерпали всех возможных методов своей защиты, мы стартовали в этом направлении.

Ещё в самом начале этого дела, у нас уже был готов эпиграф к нему, с которого мы и начинаем публикацию.


"А вы, мерзавцы, думали, что вам Комиссия поможет? -- сказал полковник. -- Ни хрена она вам не помогла! Ну, а теперь пусть каждая рота промарширует передо мною и пусть громогласно повторит то, что я сказал". И мы, рота за ротой, шагали, равнение направо, на полковника, рука на ремне ружья, и орали что есть мочи: "Мы, мерзавцы, думали, что нам эта Комиссия поможет. Ни хрена она нам не помогла! "Господин полковник хохотал до упаду, прямо живот надорвал. Но вот начала дефилировать одиннадцатая рота..."

Ярослав Гашек. "Похождения Бравого солдата Швейка во время Мировой войны". Москва, 1963. Часть 1. "В тылу", стр. 92.

М. И. Шемякин. Скульптурная композиция на Болотной площади в г. Москве.



Часть I:   СТОРОНЫ [ 4 ]

Часть II:   ИЗЛОЖЕНИЕ ФАКТОВ

На протяжении всей истории человечества все общественные формации использовали те или иные формы подчинения одного человека другому. В 20-м веке впервые был брошен вызов этой системе. Люди, наконец, сделали реальную попытку осуществить в глобальном масштабе свою мечту о свободе, разумеется, в рамках добровольно ограниченных ими же самими - то есть в рамках закона. Возникла дерзкая мысль - писать законы самим, полагаясь на собственный разум. Так появился один из основополагающих документов нашей эпохи - Конвенция по Защите Прав и Фундаментальных Свобод Человека.

Несмотря на устойчивый негативный образ в глазах запада, СССР тоже пытался осуществить свой вариант идеи свободы, пропущенный через призму справедливости.

Родившись в стране, которую на западе именовали "Империей Зла", мы застали СССР в уникальный период "Хрущевской оттепели" - непродолжительный и хрупкий исторический миг, когда возможность осуществления принципов, заложенных в Конвенции казалась вполне реальной, стоило только приложить усилия, произведя необходимые изменения в обществе.

Несмотря на жестокий геноцид, чинимый красными комиссарами с 1917 года, в России опять пошла новя здоровая поросль - мы жили среди этих людей, учились у них, о чем вспоминаем с благодарностью. Кроме того, мы выросли в семьях, хотя и подвергшихся гонениям с 1917 года, но уцелевших, и наши родители, все коренные русские, сумели передать нам эстафету старой России - её культуру, Веру, традиции, менталитет (пример оригинала текста [ 5 ]).

Обладая широким кругозором, родители жены (отец, А. А. Спрысков, доктор химических наук, бывший заведующий кафедрой Ивановского химико-технологического института и мать, Е.М. Спрыскова, бывший преподаватель английского языка в Ивановском государственном медицинском институте) вели обширную периписку с друзьями и коллегами из США, Великобритании и других стран, в которой участвовали и мы, черпая из контактов с Западом только полезные и здоровые идеи.

В 60-е годы у всех в умах бродила идея о том, что советское общество должно быть трансформировано в цивилизованное и открытое. Мы не были ислюключением и считали своим долгом интеллигенции совершенно открыто выссказывать своё мнение по политическому устройству страны и общества и отстаивать свое мнение. Все говорили открыто и никого за это не сажали.

Успешно закончив институт (жена с дипломом с отличием, а затем защитила кандидатскую диссертацию), и наделенные от природы трудолюбием и работоспособностью, мы, засучив рукава, ринулись воплощать в жизнь задуманное. Мы не подозревали, что это был обман. Всем нам просто дали высказаться и проявить себя, а потом началось уничтожение тех, кто сильно "высунулся". Примеров множество.

Родители говорили нам когда мы росли: "Вы счастливые, вам не надо будет бояться арестов и лагерей!" И действительно, лагеря больше были не нужны, уже было готово новое, более изощренное оружие для уничтожения неугодных, и были созданы специальные программы (пример оригинала текста [ 6 ]).

Одна из таких программ, по свидетельству полковника Канатьяна Алибекова, под названием "Флейта", в которой участвовали КГБ, III-е Главное управление министерства здравохранения СССР, "Медстатистика" и другие ведомства, предусматривала разработку и создание психотропных и нейротропных биологических агентов для спецопераций КГБ, включая "мокрую работу" - политические убийства. См. Exhibit 1, Ken Alibek and Stephen Handelman, "Biohazard", Random House, New York, 1999 c. 170-172. Другая программа, "Костер" ("Bonfire") была посвящена разработке принципиально нового класса токсинов и биорегуляторов и была предназначена для КГБ с целью использования против собственных граждан, см.: там же, стр. 154, 164, 261.

С конца 1979 года КГБ получило карт-бланш в преследовании неугодных лиц. Интеллигенция напугана. Убийства и странные смерти следовали одна за другой. Многие догадывались, что это были неестественные смерти, но все боялись пикнуть. И с этого времени прессинг на нашу семью принял те дикие и экстремальные формы, которые описаны в нашем письме от 22 марта 2000 года.

Как оказалось, принадлежность к партиям, движениям, другим общественным организациям является не самым опасным для тоталитарных режимов или стран стремящихся к тоталитаризму. Основной опасностью для них является семья, как особая социальная группа, см.: Документ 11, United States Department of Justice. Immigration Court, San Francisco, California, с. 10,11. Нам пришлось в полной мере испытать это на себе.


1979-1981, г. Иваново.

В 1979 году и в начале 1980 года мы (я и моя жена Т.А. Баранова (Спрыскова)) стали отмечать закономерность между нашим нахождением в квартире (г. Иваново, ул. Пушкина, д. 7, кв. 54, см. Документ 1: внутренний гражданский паспорт) и ухудшением нашего физического состояния. При нахождении в квартире у нас возникали головные боли, головокружение, слабость, тошнота, нарушение концентрации при умственной работе. У шестилетнего сына Сергея начались непонятные повышения температуры. Моя тёща стала страдать от комплекса симптомов неврологического характера: утомляемость, головокружения, тошнота, нарушения зрения и, несмотря на неоднократные медицинские обследования, диагноз так и не был поставлен. Она впервые и упомянула слово "отравление". Однажды она сказала: "Мне кажется меня кто-то травит." Мы не могли в тот момент воспринять это заявление всерьёз, но это нас насторожило, поскольку моя тёща была хорошо осведомленным человеком.

Осмысление всего предшествующего с 1978 по 1980 года периода стало возможным только после получения весной-осенью 1980 г. достоверной информации о широком использовании КГБ/МВД табельных отравляющих веществ с целью создания искуственного нездоровья у преследуемых для подавления воли к сопротивлению и возможной вербовки или убийства. Эта информация попала к нам как результат хвастливой болтливости, так и откровенного запугивания и уверенности в собственной безнаказанности сотрудников КГБ, в том числе, в ранге старших офицеров. В этот же период мне стал известен и максимальный срок, который отпускался на это мероприятие: он мог растягиваться до трёх лет.

Основным объектом была наиболее сильная часть мужского населения СССР [114]. Из тех же источников, нам с женой стало известно, что КГБ применяет данные средства в газообразном состоянии, используя квартиры как "газовые камеры". Более того, нам стало известно, что на эту тему в системе институтов КГБ была защищена диссертация и что в конструкции новых жилых домов заложена возможность реализации этой человеконенавистнической идеи. Старые же дома получали такие возможности во время реконструкции.

Эта информация стала ключом к пониманию тех процессов, которые происходили в предшествующие годы, и которые, как маховик, стали раскручиваться после 1980 г. И мне, как врачу, работавшему как в госпитальной, так и в поликлинической системе предстала та ужасающая картина, которую КГБ/МВД развернуло перед 1980-м годом на всей территории СССР.

Для сокрытия этой системы уничтожения по отношению к тем, кто догадался или нашел подтверждение, КГБ/МВД использовали два варианта нейтрализации: или "психушка", или убийство, в зависимости от так называемой социальной значимости человека. Именно поэтому среди интеллигенции появилось много людей, пропущенных через "психушки" [129]. См. Exhibit 4, Exhibit 8 стр. 103. В дальнейшем это исключало такого человека, прежде всего, как юридического свидетеля и резко ограничивало ему возможность занимать социально значимые посты. При этом необходимо подчеркнуть интересный момент, что отметки в военном билете офицера запаса (как это делалось в случае реальной болезни) в этом случае не производились. То есть на случай войны эти офицеры запаса были пригодны в полной мере. Исключение составляли те, к кому применялось ЛСД, галюциногены, и т.д., которые, согласно дальнейшим сообщениям прессы были запрещены к использованию в системе КГБ, кажется с приходом Горбачева.

Из прессы того же периода стал известен термин используемый для этого: "внесудебное преследование". Предшественником системы незаконного вынесения смертных приговоров был "внесудебный орган" - "Особое совещание" при министре Госбезопасности. Оно выносило решение, кто подлежит уничтожению (см. Exhibit 11, стр. 330). В системе КПСС такие решения могла выносить "Парткомиссия".

Способом осуществления внесудебного преследования было скрытое использование химического, биологического, радио-электронного и другого оружия, известного под эвфемизмом "спецсредства".

Возможность тотального охвата в преследовании инакомыслия думающей части населения СССР (и прежде всего - русской) появилось после возникновения в недрах НКВД-КГБ Управления по борьбе с идеологическими диверсиями и национализмом, которое было создано по приказу Берии. Начальником управления был поставлен генерал-лейтенант Сазыкин, а Эйтингон и Судоплатов (Коган), "мокрушники", сохраняя свои должности в Спецбюро №1, были назначены его заместителями. Таким образом, уже тогда существовала совместная работа "гробовщиков" и идеологической контрразведки (См. Exhibit 11, стр. 383,395,405,504). Впоследствии эстафета по уничтожению лучшей части населения СССР была передана Пятому Главному управлению КГБ по борьбе с идеологическими диверсиями.

Я специально не употребляю здесь слово "диссидент", так как, согласно сообщениям прессы периода Горбачева, и особенно после него, стало исвестно, что всё диссидентское движение было инспирировано секретариатом ЦК КПСС и проводилось в жизнь Пятым Главным управлением КГБ. Начальником этого управления был генерал-полковник Филип Бобков, являющийся правой рукой председателя Еврейского Конгресса в Москве, Владимира Гусинского (см. Exibit 9). Именно Бобков сопротивлялся предложенному председателем КГБ Крючковым прекращению использования биологического оружия (см. Exhibit 1, стр. 178).

Система ликвидации неугодных лиц внутри страны в особом, то есть внесудебном порядке ("внесудебное преследование") основывалось на приказе № 6990/а от 4 августа 1950 г. Постановления ЦК ВКП(б). На основании этого приказа было создано "Спецбюро № 2" МГБ СССР. Начальником его был назначен заместитель министра Государственной Безопасности Украинской ССР, В.А. Дроздов (См. Exhibit 11, стр. 504). Оно должно было заниматься тайной слежкой, похищениями, (читай: убийствами) врагов внутри страны, как ральных, так и выдуманных (см. Exhibit 11, стр. 383).

Основым оружием уничтожения были "вещества, которые убивали быстро, тихо и эффективно", см. Exhibit 1, стр. 173, Exhibit 12: стр. 450, 458, 672, Exhibit 6, стр. 270, 271, 273, 278-279).

Основным местом производства этих веществ в последнее время была свехсекретная Токсикологическая лаборатория № 12 при Институте специальных и новых технологий КГБ. См. Exhibit 6, стр. 283, 284; Exhibit 1, стр. 172-173; Exhibit 11, стр. 455.

Все советские и коммунистические лидеры проявляли интерес к использованию ядов, а также к системе отдачи приказаний на их использование, и Горбачев не был исключением (см. Exhibit 6, стр. 284).

Работа этих фабрик смерти, согласно информации Судоплатова(Коган) регламентировалась соответствующими приказами советского правительства (Exhibit 11, стр. 321, 332, 333).

Возникает законный вопрос: что это за тайные приказы-суды в обход законов (Уголовно-процессуального кодекса СССР, РФ и др.)?




К лету 1980 г. на основании полученной информации, нам с женой стало совершенно ясно, что мы стали объектом преследования КГБ и что наши недомогания являются результатом скрытого применения к нам отравляющих веществ.

Поскольку мы жили традиционно не нарушая законов и норм морали, то мы решили отстаивать своё право на жизнь, независимость, свободу, невмвшательство во внутренние дела семьи.

Наш брак с женой был счастливым и, кроме того, мы оказались единомышленниками, то есть, по определению Американского Суда, представляли собой особую социальную группу и преследовались, прежде всего, именно по этому признаку, то есть, по принадлежности к семье. См. Документ 11, стр. 10, 11. По отношению к таким семьям, как наша, КГБ практиковало разрушение семьи - насильственный развод. Во всех случаях это делалось с применением "спецсредств" и организации "подствы", создавая удобные для властей пары. Поэтому среди интеллигенции без косвенного одобрения властей создать семейную пару было практически невозможно. И одной из причин наших преследований был именно этот факт с открытыми вербальными требованиями развода, угрозами, и, следовавшим за этим применением "спецсредств".

В мае 1980 г. сотрудницей КГБ была предпринята откровенная попытка отравить меня, при этом в качестве вектора было использовано красное вино. Моё состояние было критическим, была вызвана "скорая помощь". До её приезда срочную помощь оказывала жена. После того, как я чудом выжил, эта сотрудница КГБ заявила мне: "В следующий раз ты не выживешь!" Что было делать? Сидеть и ждать следующего раза? Чтобы сбить волну атаки, мы с женой срочно взяли отпуск и выехали с сыном на Кавказ. Выезд мы организовали так, что практически никто не знал об этом. Даже КГБ потеряло нас из вида на некоторое время, и как оказалось впоследствии, они были смертельно уязвлены допущенным промахом. (Так же успешно мы впоследствии организовали выезд из Донецка.)

На время нашего отсутствия мать жены была госпитализирована в Обкомовскую больницу (IV Главное Управление Здравохранения СССР). Незадолго до этого она была проконсультирована московскими консультантами IV Главного Управление Здравохранения СССР, которые дали заключение, что её состояние не вызывает опасности.

Через две недели после нашего приезда на Кавказ, мы получили телеграмму о её смерти. Мы поняли, что это месть со стороны КГБ. Когда мы попытались выехать на похороны, нас не выпустили, несмотря на телеграмму, отказав в билетах под предлогом режима Московской Олимпиады.

Вернувшись в Иваново, мы узнали, что похороны тещи организовал тот сотрудник КГБ, который нас запугивал. Забегая вперёд, необходимо отметить, что мы узнали о существовавшем в КГБ правиле: "кто убивает, тот и хоронит". Уже находясь в Лондоне, мы нашли документальные подтверждения этому в воспоминаниях Судоплатова(Коган): см. Exhibit 6, стр. 282, Exhibit 12, стр. 455. Для нас было очевидно, что это явилось преднамеренным убийством медицинским способом. Даже была сохранена КГБ-шная символика: Екатерина Михайловна умерла в тот же день и в той же палате, что и её муж, мой тесть, профессор А. А. Спрысков ровно год назад, 22 июля 1979 года.

То есть была объявлена самая настоящая "охота на человека".

И только потом мы узнали, что это велось в широчайшем масштабе по всей стране, что нашло отражение в статистических демографических данных мужской смертности того периода, особенно в 1980 г. (Московская Олимпиада) и в 1984 г. (конец эпохи Брежнева, смена власти). А с 90-х годов наступила эпоха "беспредела". См. Exhibit 2, а также Exhibit 3 и 3а.



На графиках 7.1 (Exhibit 2 стр. 109 [ 7 ]) представлены стандартные коэффициенты смертности от болезней кровообращения за период с 1970 по 1992 г., на которых четко выделаяются подскоки смертности в 1979-1980 г. (Московская Олимпиада) и в 1984-1985 г. (конец Брежневской эпохи).

Расхожий миф об алкогольной причине заболеваний сердечно-сосудистой системы не выдерживает никакой критики. Более того, такие страны как Франция, Испания, имеющие самую высокую продолжительность жизни как среди женского, так и среди мужского населения, имеют самую низкую смертность от болезней системы кровообращения при самом высоком потреблении чистого алкоголя. Так, например, в 1980 г. Франция потребляла (100% алкоголь на душу населения) 15.5 л в год (Exhibit 3a, стр. 74 [ 8 ]) при смертности от болезней системы кровообращения 380 на 100,000 у мужчин и около 230 на 100,000 у женщин. (Exhibit 2, рис. 7.1, стр. 109). В 1984 г. в той же Франции при потреблении 14 л 100% алкоголя на душу населения в год смертность от болезней кровообращения у мужчин снизилась до 350 на 100,000, а у женщин до 200 на 100,000.

В Советском же Союзе при потреблении в 1980 г. 8.5 л 100% алкоголя на душу населения в год имела место смертность от болезней системы кровообращения 950 на 100,000 у мужчин и 610 на 100,000 у женщин. Более того, в 1985 г. при снижении потребления алкоголя до 7.1 л смертность выросла почти до 1000 на 100,000 у мужчин и до 650 на 100,000 у женщин...(?)

Та же самая картина смертности от различных видов несчастных случаев с теми же подскоками в 1980 и 1984 годах как у мужчин, так и у женщин (Exhibit 2, рис. 7.4, 7.5, 7.6, 7.10, 7.11, стр. 113-121).

Особенно показательны графики, отражающие отравления и убийства, где авторы даже постеснялись показать 1984 год! (Exhibit 2, рис. 7.5 и 7.6).

Exhibit 3, стр. 36 [ 9 ], Наиболее наглядно представлены "Идеологические чистки" населения Советского Союза и Российской Федерации на возростной пирамиде населения России на начало 1993 года: 1928-1938 - недосчёт населения, связанный с коллективизацией и политическими репрессиями; 1941-1945 - Великая Отечественная Война, причина понятна; 1964-1984 - недосчёт населения в период Брежневской эпохи; с 1991 г. опять видим тенденцию к уменьшению населения - Ельцинская эпоха, которая продолжается по сей день.

Необходимо отметить, что в литературе по демографии СССР 1960 г. является самым "чистым" в Советской истории ("Хрущевская оттепель").



Кроме того, КГБ использовало против нас такие метотоды как клевета, оговор и т.д. с целью отсечь нас от круга наших близких и знакомых, в дальнейшем, уже здесь мы мы узнали, что это является одним из этапов "дегуманизации" жервы перед тем как её убить (см. Exhibit 13, стр. 247).

С августа 1980 г. начались регулярные проникновения в нашу квартиру в наше отсутствие (типичные действия всех спецслужб! см. Exhibit 8, стр. 210). Если мы и раньше отмечали ухудшение физического состояния при нахождении в квартире, то теперь находиться в непроветриваемой квартире стало невозможно. Постельное бельё, нижнее бельё, одежда, мебель обрабатывались отравляющими веществами, вызывающими, прежде всего, общетоксическое действие, нарушение сердечного ритма, падение артериального давления, то есть, шок, не говоря уже о кожных проявлениях, начиная от местных химических ожогов, до хронических проявлений в виде сухости кожных покровов, растрескивания кожи. Отравляющие вещества добавлялось в пищу, причём излюбленным объектом был, почему-то, чай. (Подобная методика, как оказалось, практикуется и другими спецслужбами, см. Exhibit 13, стр. 228). Невозможность принимать даже незначительные количества алкоголя (один глоток сухого вина вызывал тяжелейшие сердечно-сосудистые реакции с остановкой дыхания) наводило на мысль об использовании отравляющих фосфороорганических веществ. Посуда, в том числе, термос, обрабатывались липким веществом, содержащим токсин. Такое же загустевшее липкое вещество, оказывающее местное и общетоксическое действие при контакте с ним, мы находили повсюду на линолеуме.

К тому времени я, как старший лейтенант медицинской службы запаса, прошел в Казани стандартный курс повышения квалификации по онкологии, который включал однонедельный курс военно-медицинской подготовки на военной кафедре казанского ГИДУВа. Оттуда я узнал, что для удлинения срока воздействия токсических веществ в качестве загустителя могут быть использованы эпоксидные смолы и что такие исследования проводятся в армиях различных стран. Поэтому расшифровать, что представляет собой липкое вещество не представляло для меня осенью 1980 г. особого труда (См. Exhibit 7, стр. 180).

А далее с октября месяца 1980 г. началась непрерывная цепь событий, каждое из которых могло закончиться смертью, начиная от убийства в подъезде дома, и кончая отравлением и "смертью в постели".

Октябрь 1980 г. Попытка похищения жены при её возвращении домой в темное время. Предотвращена мной.

Наружная слежка за мной была настолько плотной и агрессивной, что возвращаться с работы в темное время суток было опасно. Поэтому я постоянно был вынужден пользоваться нашей личной автомашиной даже в зимнее время, чего я никогда раньше не делал.

Октябрь 1980 г. Попытка раздавить нашу личную автомашину, когда я ехал в ней на работу тяжелым военным грузовиком КРАЗ на углу улицы Громобоя и проспекта Ленина напротив здания Ивановского КГБ. Характер действия атаковавших был безнаказанно агрессивным.

Ноябрь 1980 г. Салон нашей автомашины, в которой я ездил на работу, обрабатывался веществами, вызывавшими головокружение, дезориентацию, сердцебиение и т.д. Пришлось в зимнее время ездить с открытыми окнами. Чререз некоторое время я обнаружил липкое вещество на руле, на рычаге коробки передач, на рукоятке ручного тормоза, которое было более токсичным, чем распыленное. Оно не смывалось органическими растворителями: ацетоном, эфиром и др. Пришлось ездить в перчатках. Через несколько дней в кончиках пальцев перчаток появилось такое же липкое токсичное вещество, вызывавшее вышеуказанные симптомы. О целях нетрудно было догадаться: вызвать автокатастрофу или убить, замаскировав отравление под сердечный приступ (См. Exhibit 1, стр. 177, 174, 175; Exhibit 7, стр. 180).

Следующий удар постиг нас в эту же осень, когда мой отец был госпитализирован с онкологическим заболеванием. Операцию не стали делать, несмотря на начальную стадию. Мы поняли, что идёт планомерное уничтожение нашей семьи.

Тогда же мы узнали, что нашим делом занимается уже не Ивановское, и даже не Владимирское КГБ, а все приказы относительно меня исходят из Москвы.

К 18 ноября (моему дню рождения - 33-х летию) моё состояние в результате хронического отравления ухудшилось настолько, что я не мог двигаться и слёг в постель. Клиническая картина укладывалась в отравление цианидами или арсинами (производными мышьяка). Появились массивные кровоизлияния в ротовой полости, на теле, резкая боль по всему позвоночнику, сильные пульсирующие головные боли, тахиокардия, одышка, нарушение зрения, резкое падение веса, повышения температуры, землистый цвет лица и т.д.

В это же время мы с женой случайно обнаружили белое кристаллическое вещество на брюках в области паха и бёдер. Брюки в этом месте были прострелены как решето. Жена срочно провела качественный анализ в условиях лаборатории Ивановского химико-технологического института, где она работала. Анализ дал положительную реакцию на цианиды. Мы не знали что делать. Более того, жене на работе неожиданно поручили синтез с использованием цианидов, то есть мою смерть хотели свалить на жену. Синтез ей поручил заведующий лабораторией М. И. Альянов. Жена обратилась к нему с просьбой сменить тему, при этом она рассказала, что подозревает КГБ в отравлении мужа цианидами. М. И. Альянов молча выслушал, ни слова не сказал, а на следующий день ей сменили тему. Это подтвердило наши наблюдения, что интеллигенция знает, что творится в стране, но все запуганы до смерти и боятся за себя и своих близких. Рассчитывать на помощь коллег, знакомых и даже родственников было бесполезно.

Жена была в отчаянии и настояла на том, чтобы обратиться в областную Прокуратуру г. Иваново. Это было совершенно дикое решение, так как за этим абсолютно однозначно должно было последовать заключение в "психушку" (См. Exhibit 4; Exhibit 8, стр. 103). Как мы потом узнали, в Иванове существовало 2-е отделение Областной психиатрической больницы, которое курировалось аттестованными по внутренней службе КГБ "врачами", то есть офицерами КГБ. Заместитель главного врача, Авербух, был также аттестован как офицер внутренней службы КГБ, все они носили под халатами военную форму. Риск был огромный, однако в областной Прокуратуре г. Иваново, куда жена обратилась с письменным заявлением, её выслушали и дали рекомендацию обратиться по месту жительства, что и было сделано в декабре 1980 г. Мы составили заявление, в котором написали, что КГБ применяет к нам идентифицированные нами цианиды и другие отравляющие вещества с целью убийства [ 10 ]. К заявлению мы приложили вещественные доказательства: перчатки с липким веществом в кончиках пальцев, брюки со следами воздействия цианидов и т.д. Всё это было принято к рассмотрению Прокуратурой Ленинского района г. Иваново.

Однако делу хода не дали, никакого письменного ответа мы не получили. Более того, в начале 1981 г. скропостижно скончался от сердечного приступа прокурор Ивановской области (!).

Отступив от меня на некоторое время, КГБ начало травить нашего шестилетнего сына Сергея. Для нас стало ясно, что нужно срочно бежать из Иваново.

Плотная слежка за нами продолжалась, продолжались и вторжения в квартиру в наше отсутствие с использованием против нас "спецсредств", порча нашего имущества (например дорогой электронной аппаратуры, хрусталя и т.д.).

Но всё-таки весь этот громадный комплекс сопротивления, который мы оказали жесточайшему насилию, дал свои результаты. Мы остались живы, не уступив ни в чём, и в июне 1981 г. смогли вырваться из города, славившегося своими репрессивными традициями.

Перед тем, как покинуть Иваново, мы неоднократно получали вербальные угрозы со стороны сотрудников КГБ, суть которых заключалась в том, что они везде до нас дотянутся, у них везде свои люди. В чём мы и убеждались впоследствии неоднократно (в том числе при выходе из аэропорта Хитроу в Лондоне в Великобритании!)


Июнь 1981 - июнь 1982, г. Донецк.

В Донецке мы были переданы с рук на руки местному КГБ, к нам продолжали применять те же свирепые методы, что и в Иванове. Нас не оставляли в покое ни днём ни ночью, ни дома, ни на улице. Квартира вскрывалась в наше отсутствие, скрытые обыски устраивались даже по ночам, когда мы спали! Нас везде "доставали" добавляя необходимую порцию спецсредств. Мы страдали от хронической интоксикации, (особенно страдали кожные покровы), от отеков, нарушения сердечного ритма, нарушения функции кишечника, стоматитов и т.д.

Естественно, что смириться с этим мы не могли и тут же по приезде в Донецк в июне 1981 г. начали снова поиски возможности переехать в крупный культурный центр. И опять был применен тот же приём: из всех возможных вариантов обмена жилплощади, в том числе: Рига, Ленинград, Подмосковье (Химки, Малаховка) и т.д. нам оставили только один - военный городок Дивизии МВД им. Дзержинского около Москвы - бывшая зона Бериевской Дивизии МВД в г. Балашиха, недалеко от г. Реутово.

Мы приняли этот вызов, поскольку решили, что если бы с нами что-то случилось, это дало бы нам возможность обвинить их как непосредственных участников. И в дальнейшем мы это использовали.

То есть, власти поместили нас туда, где они могли полностью контролировать нас и вмешиваться в нашу личную жизнь и имели реальную возможность в случае необходимости ограничить любые наши передвижения и изолировать нас.

Отъезд из Донецка напоминал дурной детектив с автомобильными гонками и преследованием до тех пор, пока мы не выехали за пределы Украины.

В результате этих вынужденных срочных бегств-переездов, включая и наше бегство из Российской Федерации 5 июня 1996 г., мы практически потеряли всё имущество и сбережения, накопленные обоими родителями и нами.

Более того, уехав 5 июня 1996 г. из Российской Федерации, мы специально не поставили об этом никого в известность. Поэтому на основании российских законов, наше жильё должно быть в неприкосновенности в течение более 5 лет. Но мы имеем полное основание полагать, что жильё незаконно заселено, а имущество подверглось мародерству, что всегда практиковалось с советских времен вплоть до последнего времени (См. Exhibit 15: United States Department of State, "Russia - Profile of Asylum Claims and Country conditions", p. 31).


Июнь 1982 - июнь 1996, г. Москва.
(Московская Область г. Балашиха, м/р Дзержинского, д. 11, кв. 7)

Вскоре после нашего переезда в Подмосковье у нас начались те же симптомы хронического отравления. За нас взялись с новой силой, теми же методами. Первая цель была не допустить, чтобы мы нашли работу в Москве, как нам этого хотелось, лишить нас всякой инициативы и вовлечь полностью в быт Дивизии МВД. Мы тут же разрушили их планы, устроившись на работу в Москве и стали вести независимый образ жизни, какой считали правильным, имея своё мнение по всем вопросам, включая политические, и свободно их высказывая. Это вызвало ярость. Мы почувствовали это по силе той агрессии, которая следовала как бы волнами, нарастая, достигая критической точки, когда мы оказывались на грани смерти, и отступая на время после того, как мы в отчаянии давали очередной отпор.

Основным видом преследования опять были "спецсредства", включавшие в себя химические и биологические отравляющие вещества. Но самыми страшными были вещества, нарушающие работу сердца (ритм) с последующим вознокновением острой сердечно-сосудистой недостаточности - шока. Позднее мы нашли подтверждение тому, что отравляющие вещества используются для устранения неугодных, не оставляя следов насильственной смерти, убийства выглядели как смерть от естественной причины (см. Exhibit 6, стр. 273, 280; Exhibit 7, стр. 180), например: острой сердечно-сосудистой недостаточности, острого инфаркта, острого инсульта, внутрисосудистых тромбозов, внутренних кровотечений, а также острой пневмонии и острого желудочно-кишечного отравления и т.д. См.: Exhibit 12, стр. 672, стр. 617; Exhibit 11, стр. 466; Exhibit 13, стр. 257.

Эти кардиотоксические вещества применялись ко мне приблизительно один-два раза в месяц. Это бывало обычно в два часа ночи, а потом в четыре часа утра. Мы называли это "разбойничий час". Обычно в таких случаях я просыпался от нарушения ритма сердца с острой сердечно-сосудистой недостаточностью различной степени тяжести, то есть токсического шока. Мы вынуждены были держать дома полный комплект медикаментов и инструментов для интенсивной терапии. "Скорую помощь" предпочитали не вызывать, т.к. были все основания не доверять. Мы полагались на свои силы, а знаний и опыта было уже более чем достаточно.

Один из таких случаев был критическим, это произошло проблизительно в 1989 году. Я находился присмерти, сердце готово было разорваться, пришлось вызывать "скорую". Электрокардиограмма, сделанная кардиологической бригадой "скорой помощи" оставляла мало надежд на выживание. Я был госпитализирован в кардиологическое отделение Центральной районной больницы г. Балашихи. (Данная ЭКГ была приобщена в дальнейшем к тем документам, которые мы собрали, и была отослана в 1990 г. в США вместе с другими документами).

Нас нигде не оставляли в покое. Так, салон нашей автомашины обрабатывался токсическими веществами в таких количествах, что слезала краска с полки заднего окна. Обычно наше состояние быстро ухудшалось после того, как мы садились в машину. Каждый раз при возвращении с улицы одежда была обработана "спецсредствами" в таких количествах, что, приходя домой, мы вынуждены были проводить самую настоящую санобработку по армейскому образцу. В дополнение к сердечно-сосудистым атакам КГБ/МВД использовало различной степени тяжести пищевые отравления. Некоторые из них, в 1982-1986 и в 1995-1996 годах были особенно тяжелыми. По понятным причинам мы старались обращаться в лечебные заведения только в крайних случаях, например, для получения больничного листа.

Используя свои возможности, как врача и как заведующего районным онкологическим отделением, я стал заниматься выявлением использования КГБ "спецсредств" среди своих пациентов. Не вызывало сомнения, что многие из них страдали от тех же симптомов. Однако говорить открыто на эту тему было невозможно. Я использовал свои профессиональные и служебные возможности, чтобы помочь этим людям (см. Документ 6a).

Мы продолжали накапливать материал о наших преследованиях. Поскольку открыто обращаться с данным вопросом к властям было нельзя ("психушка!"), [129]. нам приходилось использовать самые разные поводы. Но и они всегда были встречены "в штыки" - КГБ/МВД не дремало. Так, попытка использовать для этой цели санитарно эпидемическую станцию не дала результатов. На наше заявление мы, естественно, получили отписку. Мы обращались также в милицию (неоднократно), в прокуратуру г. Балашихи, к Генеральному Прокурору СССР в Москве, в приёмную Министра Внурренних дел СССР Федорчука, в прессу - в "Литературную газету" и т.д. Все ответы носили характер формальных отписок, не затрагивающих существа дела.

По месту жительства нам постоянно сыпались угрозы убийства. По советским и российским законам это уголовное преступление. Но когда жена обратилась в местную милицию в пос. Салтыковская к одному из старших офицеров с требованием возбудить уголовное дело, он ответил типа того, что вы правы, но я не хочу потерять свою работу.

Продолжались незаконные вторжения в наше жилище в наше отсутствие, в наших вещах и документах постоянно рылись, а хорошие вещи портились, разрушались и ломались. Новые ботинки профессионально подрезались, и в сырую погоду уже через две недели в них нельзя было ходить, это был просто настоящий бич!

С целью ограничения нашей мобильности неоднократно предпринимались попытки создать искусственную автокатастрофу. Так, например, свинчивание трех болтов с левого переднего колеса, в результате чего колесо оказалось зафиксировано только одним болтом, что при движении привело бы к автокатастрофе с вылетом на сторону встречного движения. В другой раз покрышки двух колёс с одной стороны были подрезаны профессионально вдоль паза шины. Или: контакты электропроводки были переставлены таким образом, чтобы вызвать пожар. Нам подрезали тормозные шланги, прокалывали гвоздями камеры и т. д. Наши обращения в органы милиции либо игнорировались, либо на них давались формальные отписки.

Наряду с применением отравляющих веществ, КГБ использовало обычный открытый террор. Ниже приведены основные факты такого рода.

Июнь 1983. Угнана и разбита недалеко от дома наша автомашина. На заявление в милицию ответ не получен, виноватые не найдены.

Август 1984. Нападение на сына с целью убийства на пл. Пушкина в Москве, когда нападавший сзади пытался ударить его ребром ладони в область шейного отдела позвоночника. По чистой случайности сын увидел отражение нападавшего в стекле и пригнулся. Удар пришелся по голове, нападавший скрылся.

Август 1984. Нападение на нас с сыном в г. Балашиха в 11 часов вечера.

Август 1985. Попытка скрытого повреждения рулевой части нашей машины во время ночной стоянки на Кольцевой дороге Москвы. Нападавший был нами схвачен и предъявил удостоверение аттестованного сотрудника МВД СССР.

Кроме того, по месту нашего жительства в коммунальной квартире в г. Балашиха, КГБ/МВД практиковало по отношению к нам метод бытового террора, взятый на вооружение красными комиссарами с 1917 года. Целью было измотать, совершив подмену политических преследований уголовными. Во всех таких ситуациях применялись вещества, модифицирующие поведение. Так, например, в конце 1983 года была предпринята попытка отравить меня когда я выпил чай, оставленный на коммунальной кухне. Была вызвана "скорая помощь", милиция, а затем мы обратились в Институт скорой помощи им. Склифасовского в Москве, где были взяты все анализы, но никакого ответа на руки нам не дали. Более того, последовали угрозы заключения в психушку.

Ни родственники, ни знакомые, ни именитые пациенты - никто не верил или делал вид, что не верят в то, что нас преследует КГБ. Один из моих родственников дал мне хороший совет попробовать вступить в ряды КПСС. "Если не пропустят, - сказал он, - значит действительно преследует КГБ". В 1986 г. я подал заявление. Репрессии не только не уменьшились, но резко усилились. В конце 1986 г., перед Новым Годом, доведённые до отчаяния, мы с женой решили обратиться в Американское посольство. Предварирельно мы подготовили нашего 14-летнего сына к самостоятельной жизни, так как предполагали, что нас могут схватить и, скорее всего, поместить в "психушку".

4-го января 1987 года мы подошли к Американскому посольству на ул. Чайковского в Москве и попытались вступить в контакт с сотрудником посольства, но при первой же попытке были схвачены КГБ-шниками и препровождены в Краснопресненское отделение милиции рядом с Зоопарком, а затем в психиатрическую больницу на ул. 8 Марта в районе стадиона "Динамо". Меня допрашивали люди в штатском, не имеющие отношения к медицине и задавали вопросы типа: "Как вы выявили слежку?" и другие в том же духе. Поскольку вдвоём с ума не сходят, одного решили выпустить. Так как я обладал весьма заметным положением врача в правительственном районе Москвы, меня выпустили через два дня, предупредив не появляться в районе посольства. Главный врач 92-й поликлиники, где я работал заведующим онкологическим отделением, (см. Документ 5,6) Тихомиров, предупредил меня быть предельно осторожным, так как КГБ просто хотело разорвать меня.

В марте-апреле 1987 г. я был вызван на"Парткомиссию" Киевского райкома КПСС г. Москвы. Там я пытался рассказать, что КГБ использует против меня и моей семьи "спецсредства". Как только я упомянул слово "спецсредства", председатель "Парткомиссии" стукнул кулаком по столу и рявкнул, чтобы я замолчал. Кто-то из членов "Парткомиссии" вымолвил: "Вы должны были придти к нам, а то могли бы "ткнуться" где-нибудь на улице". Председатель вместе с чекистами, сидящими справа от него, вынесли решение: "Медосмотр". Другие же члены "Парткомиссии" выполняли роль статистов и не понимали абсолютно ничего. Это выглядело так. Председатель спросил чекистов, сидящих справа от него: "Ну что? Медосмотр?" Те закивали головой. Я подумал: "Что? "Психушка" [129]. что ли опять? Ну...поехали...!" Но, как оказалось, я ошибался. Как я впоследствии узнал из прессы после развала СССР и КПСС, термин "Медосмотр" является эвфемизмом смертного проговора с помощью отравления или биологического оружия. Впоследствии в Лондоне я нашел подтверждение этой информации в воспоминаниях Павла Судоплатова (Иосифа Когана) и Анатолия Судоплатова (См. Exhibit 6, стр. 270, 281, 282; Exhibit 12, стр. 455).

Как оказалось, это касалось не только меня. Через 1-2 месяца был снят со своей должности Первый секретарь Киевского райкома партии г. Москвы, который лично утверждал меня кандидатом в члены КПСС. А ещё где-то через два месяца его "выпали" с 9-го этажа одного из высотных зданий на пр. Калинина (теперь Новоарбатский пр.) (См. Exhibit 13, стр. 249). Вскоре на одном из пленумов ЦК КПСС в Москве бывшему Первому секретарю Московского Горкома КПСС, Б. Н. Ельцину было в лицо прилюдно брошено обвинение в убийстве Первого секретаря Киевского райкома КПСС г. Москвы (видимо товарищи Б. Н. Ельцина по партии знали, кто отдавал приказ на это). Дело было скандальное и освещено в прессе. Вскоре тяжело заболела парторг нашей поликлиники №92 Коробова и вынуждена была уйти на инвалидность. Дальнейшая её судьба мне неизвестна. Через несколько месяцев тихо скончалась председатель профсоюзного комитета поликлиники №92, Немировская, тесно связанная в тот период со мной.

Жену насильственно удерживали в "психушке" в течение месяца. Из лиц, участвовавших в её допросах, запомнились фамилии врачей: Журавлёва (лечащий врач), Евтушенко, и заведующий отделением Макаров. В один из допросов Макаров спросил жену: "А почему вы хотите уехать в Америку? Думаете мы вас там не достанем?" Во время нахождения в "психушке" к жене применяли медикаментозные пытки в виде нейролептиков и депрессантов. Последствия удалось ликвидировать только через год-два.

В марте 1987 года после освобождения жены из "психушки", мы обратились к Лауреату Нобелевской премии, академику А. Д. Сахарову и его жене Елене Бонер. Она принаяла нас на пороге квартиры на улице Чкалова. Как только мы сказали о предмете нашего обращения, о тайном широком использовании КГБ отравляющих веществ, она вся изменилась в лице, закричав, что они больше не занимаются правозащитными делами, и что мы должны отдать ей документы. Подошедший А. Д. Сахаров был моментально изолирован ею, а мы выставлены из квартиры. На улице мы тут же обнаружили ухмыляющийся чекистский "хвост", как бы говорящий: "Ну что, съели?" Да, мы подозревали это, но у нас не было другого выхода.

Мы остались совершенно одни. Нужно было выживать и оказывать сопротивление. Наши враги решили, что после этого у нас опустятся руки и сделали ставку на бытовой террор с целью дискредитировать нас и сляпать уголовное дело.

Однако основным методом террора снова оставалось скрытое применение химического и биологического оружия. Спектр применяемых в Москве "спецсредств" был чрезвычайно широк. Они применялись с изматывающим постоянством и везде: в комнате, где мы жили, на улице, в поездках. В разной степени интенсивности и продолжительности мы страдали от хронической интоксикации, костно-мышечных болей, головных болей, расстройства внимания, сухости кожных покровов с шелушением и растрескиванием, болей в пояснице, расстройств сердечно-сосудистой системы. Особенно изматывающе действовало постоянное лишение сна. Всё это представляло собой не что иное, как длительную, годами длящуюся пытку с целью сломить волю и манипулировать по своему произволу. Скрытые обыски в нашей комнате продолжались, и даже по ночам, когда мы спали.

После известных событий октября 1993 г. мной было отмечено использование КГБ биологических рецептур, в частности, микста, сочетающего в себе аденовирусы, микробный и бактериальный компонент и вызывающего тяжелейшие пневмонии, протекающие молниеносно и не поддающиеся диагностике клинически и рентгенологически. Такие искусственные пневмонии я перенёс зимой 1994 и ещё дважды в 1994-95 годах. В Лондоне они повторились 14 января 1997 г., 14 апреля 1997 г. и 27 декабря 2000 г.

Как-то в 1988-89 году я решил обсудить наши проблемы с одним из своих пациентов, журналистом одного из столичных журналов, и он пообещал попытаться чем-то помочь, прежде всего, информацией. Через некоторое время он рассказал мне следующую историю. Он обратился к одной из журналисток "Литературной газеты", бывшей сотруднице КГБ, чтобы она помогла узнать, в чём причина наших гонений. Она обратилась к своим бывшим сослуживцам и попыталась что-то выяснить. Через две недели после этого её послали в командировку в Ленинград, где её убили. Некролог был напечатан в "Литературной газете". После этого мой пациент стал очень осторожен со мной. (Опять тот же приём - "убийство на выезде", см. Exhibit 13, стр. 257).

К 90-м годам изменился характер прессинга на нас. Появился элемент на выдавливание нас из страны. Принцип советской власти по отношению к интеллигенции сохранился неизменным с 1917 г.: или сдавайтесь, что делает подавляющее большинство, остальным же выбор: или убъём, или уезжайте из страны! Поскольку мы не хотели, чтобы нас убили, нам оставалось одно: уезжать. Прессинг принял открытый силовой характер. Но Запад не хотел нас принимать!



Часть III:    ОБВИНЕНИЕ

15.  

Основываясь на фактах, изложенных в части II (14), я утверждаю, что следующие Статьи Конвенции по Защите Прав и Фундаментальных Свобод Человека были нарушены властями СССР и Российской Федерации.

Статья 1 - Обязательство уважать права человека.

Статья 2 - Право на жизнь.

Статья 3 - Запрещение пыток..

Статья 5 - Право на свободу и безопасность.

Статья 8 - Право на уважение частной и семейной жизни.

Статья 9 - Право на свободу мысли, совести и религии.

Статья 10 - Свобода высказываний.

Статья 12 - Право на женитьбу.

Протокол 1, Статья 1 - Защита собственности.

Протокол 4, Статья 3 - Запрещение изгнания коренных жителей.



Часть IV:    ПРЕДПРИНЯТЫЕ СРЕДСТВА ЗАЩИТЫ

16. Обращения в суды. Решения.

Учитывая абсолютную уникальность специфики нашей проблемы, все официальные обращения к властям были проигнорированы или, в лучшем случае, даны ничего не значащие отписки. Никакой возможности довести это дело даже до начала расследования, не говоря уже о суде, вообще не представлялось возможным.

17. Обращения в другие органы. Ответы.

  1. Декабрь 1980. Обращение в областную Прокуратуру г. Иваново. Ответ: заявление не было принято, направлены по месту прописки.
  2. 10 Декабря 1980. Обращение в Прокуратуру Ленинского района г. Иваново. Ответ: заявление вместе с вещественными доказательствами было принято, однако расследование не было начато, ответа не было дано (Документ 7).
  3. Май 1984. Заявление в Медуправление МВД СССР, г. Москва. Ответ от 17 Октября 1984 г., не касающийся сути дела (Документ 8).
  4. Май 1984. Заявление Министру МВД СССР Федорчуку. Вручено в общественной приёмной Министра МВД СССР, Садовое Кольцо (Самотёчная площадь), г. Москва. Ответ не получен.
  5. Начало 1985 г. Обращение к Генеральному Прокурору СССР, г. Москва. Ответ из Прокуротуры г. Балащихи Московской области, 22 Апреля 1985 г., не касающийся существа дела (Документ 9).
  6. Приблизительно 1985 г. Обращение в Санитарно-эпидемиологическую службу г. Москвы. Ответ из Санитарно-эпидемиологической службы г. Балашиха, не касающийся существа дела.
  7. Приблизительно 1988. Обращение в "Литературную Газету", г. Москва. Ответ за подписью журналиста Троян, не касающийся существа дела.
  8. 8-го Января 1989 г. Обращение в Прокуратуру г. Балашихи Московской области. Ответ: не касающийся существа дела (Документ 10).
  9. Май 1996. Обращение моей жены, Барановой Т. А. в Салтыковское отделение милиции г. Балашихи Московской обл. о пропаже документов, включая внутренний паспорт. Ответ: выдача нового паспорта.
Часть документов была отослана в Отдел Эмиграции США через Посольство США в Москве в 1990 г.
При выезде из Российской Федерации 5 июня 1996 г. взять какие либо документы, касающиеся наших преследований было чрезвычайно опасно, поэтому все они были уничтожены.
Кроме официальных заявлений в государственные органы страны, нами также были предприняты другие попытки прекратить преследование нашей семьи.
  1. Г. Иваново, осень 1980 г. Чтобы сбить волну натиска на нас, было решено сделать политический жест. Была внесена значительная сумма денег в "Фонд Мира".
  2. Март 1987. Обращение к правозащитникам: лауреату Нобелевской Премии академику А. Д. Сахарову и его жене Е. Бонер. Реакция была резко негативная.
  3. Приблизительно 1988-1989 г. Частное обращение к журналисту одного из московских журналов. Никакого результата для нас.
  4. Осень 1989. Оформление и подача анкет в г. Москве на эмиграцию в США.
  5. 3-го января 1990 г. Обращение в посольство Швеции в Москве. Состоялось собеседование. Приняты анкеты на эмиграцию в Швецию (Документ 12).
  6. 31 января 1990 г. Обращение в посольство Швеции в Москве. Состоялся разговор.
  7. Осень 1990 г. Отправление документов в США через посольство США в Москве: часть документов, подтверждающих наше обращение в официальные органы по поводу наших преследований.
  8. Оформление документов и подача заявления в г. Москве на эмиграцию в Канаду. Ответ от 14 августа 1992 г. - отказ (Документ 13).
  9. Осень 1993 г. Обращение в посольство Швеции в Москве. Состоялся разговор, никаких результатов.

18. Средства, которые не были использованы.

Можно было бы обратиться непосредственно к преследователям, то есть в КГБ. Но мы этого не сделали, так как не хотели иметь никаких официальных контактов с этой организацией, более того, это бы ничего не изменило.



Часть V:    ТРЕБУЕМАЯ САТИСФАКЦИЯ.



Дальше мы натолкнулись на совершенно неожиданную для нас часть анкеты: речь шла о какой-то гипотетической сатисфакции. Мы стушевались. О чем идет речь: это что, компенсация, что-ли? Борзыми щенками? А, нет, "два-пять шапок серебра" - это уже ближе. И развеселившись от этой мыли и зная, что и гроша ломаного не дадут мы решили поискать ответа у классиков. И он был найден.


"Великий комбинатор положил на стол папку и, медленно развязывая ее ботиночные тесемки продолжал:
- Только давайте условимся. Никаких эксцессов! Вы не должны меня душить, не должны выбрасываться из окна и, самое главное, не умирайте от удара. Если вы вздумаете тут же скропостижно скончаться, то поставите меня этим в глупое положение. Погибнет плод длительного добросовестного труда... Уже не секрет, что вы меня не любите... Поэтому я не стану вздыхать напрасно... Считайте серенаду законченной. Утихли балалайки... Я пришел к вам как юридическое лицо к юридическому лицу. Вот папка весом в 3-4 кило. Она продается и стоит миллион рублей, тот самый миллион, который вы из жадности не хотите мне подарить. Купите!...
... - Ну что, состоится покупка?... Цена невысокая..."

Илья Ильф, Евгений Петров. "12 стульев. Золотой теленок".
Кишинев 1972, стр. 545.


19.

Мы знаем, что нет более высокого наказания для Системы, чем заставить её заплатить деньги своей жертве.
Поэтому, за причинённые нам физические и моральные страдания, продолжавшиеся в течение двух десятилетий, за разрушение нашего Дома и лишение имущества, за лишение свободы и безопасности, за выдавливание нас с Родины, в результате чего наша семья оказалась разъединенной, мы считаем справедливым требовать от властей Российской Федерации, являющейся юридическим преемником СССР, денежной компенсации в размере: тридцати трёх миллионов долларов США ($ 33,000,000.00).



Часть VI:    ОБРАЩЕНИЯ В ДРУГИЕ МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОРГАНИЗАЦИИ.

20.

Наше дело рассматривалось в Иммиграционном Суде Сан Франциско, Калифорния, США. Копия решения Суда прилагается, см. Документ 11.



Часть VII:    СПИСОК ПОДТВЕРЖДАЮЩИХ ДОКУМЕНТОВ.

21.

Документ 1. Вадим Васильевич Баранов. Внутренний гражданский паспорт (6 листов).

Документ 2. Татьяна Александровна Баранова (Спрыскова). Внутренний гражданский паспорт (5 листов).

Документ 3. Вадим Васильевич Баранов. Трудовая книжка (4 листа).

Документ 4. Татьяна Александровна Баранова. Диплом кандидата химических наук (3 листа).

Документ 5. Вадим Васильевич Баранов. Характеристики от 1980, 1986, 1993 г. Цикл усовершенствования по онкологии, Казань, ГИДУВ, 1980 (5 листов).

Документ 6. Вадим Васильевич Баранов. Приказ о присвоении Первой Квалификационной Категории по онкологии (1 лист).

Документ 6a. (3 листа)

Документ 7. Заявление в Прокуратуру Ленинского р-на г. Иваново от 10 декабря 1980 г. (3 листа).

Документ 8. Ответ из Медуправления МВД СССР от 17 октября 1984 г (2 листа).

Документ 9. Ответ из прокуратуры г. Балашихи Московской обл. от 22 апреля 1985 г. (3 листа).

Документ 10. Заявление в Прокуратуру г. Балашихи от 08 января 1989 г. (2 листа).

Документ 11. Решение Иммиграционного Суда Сан Франциско, Калифорния, США (11 листов).

Документ 12. Копия автофрафа 3-го Секретаря посольства Швеции в Москве (1 лист).

Документ 13. Отказ на заявление об эмиграции из посольства Канады в Москве (1 лист).

Документ 14. Сергей Вадимович Баранов. Внутренний гражданский паспорт (3 листа).



Exhibit 1. Ken Alibek with Stephen Handelman, "Biohazard", Random House, New York, 1999.

Exhibit 2. "Население России", под ред. А.Г. Вишневского, "Евразия", Москва, 1994.

Exhibit 3. "Россия-1993. Социально-демографическая ситуация", Москва, 1994.

Exhibit 3a. The Brewer's Society Statistical Handbook, Brewing Publications, London, 1991.

Exhibit 4. U.S. News and World Report, December 16, 1996. "Mad Russians".

Exhibit 5. American Legion Magazine, February 1995. "Russia's Dirty Chemical Secrets".

Exhibit 6. Pavel and Anatolii Sudoplatov, "Special Tasks", Little Brown and Co., 1994.

Exhibit 7. Oleg Kalugin, "The First Directorate", St. Martin's Press, New York, 1994.

Exhibit 8. Vladimir Kuzichkin, "Inside the KGB", Andre Deutsch, 1990.

Exhibit 9. Russia Reform Monitor of American Foreign Policy Council, № 226, February 10, 1997. Washington D.C.

Exhibit 10. Russia Reform Monitorof American Foreign Policy Council, № 123, April 16, 1996. Washington D.C.

Exhibit 11. Павел Судоплатов, "Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля", ТОО "Гея", Москва, 1996.

Exhibit 12. Павел Судоплатов, "Спецоперации. Лубянка и Кремль, 1930-1950 годы", "ОЛМА-ПРЕСС", Москва, 1997.

Exhibit 13. Tom Mangold and Jeff Goldberg, "Plague Wars", Macmillan, 1999.

Exhibit 14. The Wall Street Jornal, November 2, 1995, "Chemical and Biological Warfare Unmasked."

Exhibit 15. United States Department of State. Washington, D.C. 20520. 1996, Russia - profile of Asylum claims and country conditions. p. 31.



Часть VIII:    ДЕКЛАРАЦИЯ И ПОДПИСЬ.

22.

Лондон, Великобритания.

17 Июня, 2000 г.

Вадим Васильевич Баранов - подпись.





Теперь, дорогой читатель, Вы получили полное представление о существе дела. А далее события развивались следующим образом.

12 октября. Секретариат Суда извещает нас о том, что наша жалоба зарегистрирована [ 2 ].

17 мая 2001 г. Нас извещают, что дело будет рассмотрено во второй половине 2001 года. Состав суда не называется. На Интернет сайте Суда упоминания о нашем деле также не было найдено. [ 11 ].

Тремя письмами от 19 июля, [ 12 ], 16 Августа [ 13 ] и 28 Августа [ 14 ] 2001 г. мы настаивали на нашем личном присутствии на суде с целью помочь в разборе этого дела, поскольку дело подобного характера является первым и совершенно уникальным и требует личного свидетельства.

7 сентября 2001 г. Европейский Суд по правам человека в ранге Комитета из трёх человек ("Тройка"): председатель: Марк Фишбах, заседатели: Е. Левиц и В. Загребельский келейно решает, что вышеупомянутая жалоба является неприемлемой. Дословно "Суд не обнаружил в ней каких-либо проявлений нарушения прав и свобод, изложенных в Конвенции и её Протоколах" [ 15 ]. То есть, Суд-Комитет косвенно заявляет, что преследование велось на законных основаниях. Приехали!

Далее, в этом же документе Суд-Комитет признаёт, что "содержание жалобы находится в их компетенции", из чего следует, что подобная человеконенавистническая практика, изложенная в нашей жалобе, существует и в других странах и Суд об этом осведомлён. Возникает тот же вопрос, на основании каких документов строится подобная практика в других странах?

28 сентября 2001 г. Нам с поспешностью сообщают, что решение окончательное и не может быть вообще нигде обжаловано - ни в Суде, ни в какой-либо другой инстанции [ 16 ]. Мы же, в свою очередь внимательно изучив состав Суда-Комитета, пришли к твердому заключению, что в данном составе Суд не может вынести непредвзятого решения по данному вопросу и сделали отвод состава суда [ 17 ]. Но у нас создалось впечатление, что Суд напуган поднимаемым вопросом. А само возникновение этого Суда, как это теперь вырисовывается из вышеизложенного, было вызвано потребностью арбитража, как это ни парадоксально звучит, в системе незаконных скрытых преследований отдельных граждан в различных странах. То есть, во всех странах существует система незаконных тайных судов и незаконных скрытых преследований. Именно незаконных, так как мы не нашли закона, где было бы сказано, что в какой-то ситуации или случае может производиться преследование кого-бы то ни было на основании чьих-то претензий, посягательств или непредъявленных обвинений.

И вот делается попытка высветить эту скрытую Систему. Какова должна быть реакция? А реакция такова, что в письме от 5 декабря 2001 г. Суд вновь заявляет, что никакого разговора о рассмотрении данной темы нет и быть не может и постановил, чтобы данный вопрос нигде и никогда более не упоминался [ 18 ]. На это не повлияли даже трагические события 11 сентября 2001 г. Нам стало совершенно ясно, что данный Суд не может решить поставленную перед ним задачу (а на повестку дня уже выходила следующая - борьба с биотерроризмом) и нам ничего не оставалось делать, как дать письменное определение данному Суду, которое мы приводим здесь дословно:


"Уважаемые Господа,

Мы с удивлением прочли Ваши письма от 03 и 05 декабря 2001 г., поскольку полагали, что юридическая часть дела завершена. Пользуясь предоставленным случаем, сообщаем, что 20 октября 2001 г. нам было предоставлено политическое убежище в Великобритании по условиям Конвенции ООН от 1951 г. Таким образом, окончательно получено юридическое признание всех фактов, изложенных нами.

В историческом аспекте нам неизвестны подобные примеры, когда семья из трёх человек, в лице каждого из них, персонально, и в разных странах, получала бы политическое убежище. Это признание со стороны двух Великих Держав - Соединённых Штатов Америки и Великобритании утверждает в нас чувство правоты нашего дела. И теперь, со спокойной душой мы приступили к публикации материалов дела в Интернете, на нашем сайте: www.baranovfamily.org, "Страсбургское дело".

В заключении мы вынуждены констатировать, что, демонстративно проигнорировав наше дело, Суд самоустранился от решения возложенных на него задач, тем самым собственноручно расписавшись в собственной несостоятельности [ 19 ]."


Но как оказалось, это ещё не конец всей этой истории. А продолжение в следующем. Через три дня после отправки вышеизложенного письма подъезд нашего дома был полностью облеплен спецслужбами всех мастей. Результатом этой патологической активности, граничащей с истерией, явилась молниеносно развившаяся в ночь на 10 января тяжелая двухсторонняя пневмония. Использовался всё тот же рукотворный микст: аденовирус + кокковая флора с упором на анаэробы (Peptostreptococcus etc) + бактериальная флора (Mycoplazma, Legionella etc). В ночь на 11 января 2002 г. состояние стало критическим, была вызвана скорая помощь, я был отправлен в ближайший госпиталь.

Особенностью течения было то, что в клинической картине доминировали симптомы "Болезни Легионеров". Следует подчеркнуть, что Великобритания не является эндемичной по данному заболеванию! А само данное заболевание является табельным биологическим оружием в армиях многих стран. То есть, было использовано "...последнее средство после провала последнего средства и признание собственной слабости."


23 января 2002 г.


Послесловие

В 2013 г. в английской газете The Sunday Telegraph была опубликована статья: Steven Swinford, senior political correspondent, "Lord Judge: European Court is too powerful", The Sunday Telegraph, No 2.742, December 29, 2013, pp. 1,2. В статье говорится, что один из официальнх лиц Европейского Суда по правам человека, который не хотел быть названным, в интервью Би-Би-Си заявил, что озабочен тем, что некоторые судьи не более чем "активисты" и не соответствуют своей квалификации. Он также сказал, что около половины страсбургских судей до работы в Страсбургском суде вообще не имели опыта судебной практики и поэтому нет ничего удивительного, что они сочиняют что хотят.

1 марта 2014 г.